Теодоре Л.

     Колокола до сих пор звонят в том городе, Теодора,
     будто ты не растаяла в воздухе пропеллерною снежинкой
     и возникаешь в сумерках, как свет в конце коридора,
     двигаясь в сторону площади с мраморной пиш. машинкой,
     и мы встаем из-за столиков! Кочевника от оседлых
     отличает способность глотнуть ту же жидкость дважды.
     Не говоря об ангелах, не говоря о серых
     в яблоках, и поныне не утоливших жажды
     в местных фонтанах. Знать, велика пустыня
     за оградой собравшего рельсы в пучок вокзала!
     И струя буквально захлебывается, вестимо
     оттого, что не все еще рассказала
     о твоей красоте. Городам, Теодора, тоже
     свойственны лишние мысли, желанья счастья,
     плюс готовность придраться к оттенку кожи,
     к щиколоткам, к прическе, к длине запястья.
     Потому что становишься тем, на что смотришь, что близко видишь.
     С дальнозоркостью отпрыска джулий, октавий, ливий
     город смотрит тебе вдогонку, точно распутный витязь:
     чем длиннее улицы, тем города счастивей.