Мужик, гуляючи, забрел в дремучий бор,
     где шел в тот миг естественный отбор.
     Животные друг другу рвали шерсть,
     крушили ребра, грызли глотку,
     сражаясь за сомнительную честь покрыть молодку,
     чей задик замшевый маячил вдалеке.

     Мужик, порывшись в ладном сюртуке,
     достал блокнот и карандашик, без
     которых он не выходил из дома,
     и, примостясь на жертвах бурелома,
     взялся описывать процесс:

     Сильнейший побеждал. Слабейший
        -- нет.
     И как бы узаконивая это,
     над лесом совершался ход планет,
     и с помощью их матового света,
     Мужик природу зорко наблюдал,
     и над бумагой карандаш летал,
     в систему превращая кавардак.

     А в это время мимо шел Енот,
     он заглянул в исписанный блокнот
     и молвил так:
         "Конечно, победитель победил,
     и самку он потомством наградил.
     Так на зверином повелось веку.
     Но одного не понимаю я:
     как все-таки не стыдно Мужику
     примеры брать у дикого зверья?
     В подобном рассмотрении вещей
     есть нечто обезьянье, ей-же-ей".

     Мужик наш был ученым мужиком,
     но с языком животных не знаком,
     и на Енота искреннюю речь
     ответил только пожиманьем плеч.
     Затем он встал и застегнул сюртук.

     Но слова "обезьянье" странный звук
     застрял в мозгу. И он всегда, везде
     употреблял его в своем труде,
     принесшем ему вскоре торжество
     и чтимом нынче, как Талмуд.
     Что интереснее всего,
     так это то, что за подобный труд
     ему, хоть он был стар и лыс,
     никто гортань не перегрыз.