"Был черный небосвод светлей тех ног,
          и слиться с темнотою он не мог". 

     В тот вечер возле нашего огня
     увидели мы черного коня.

     Не помню я чернее ничего.
     Как уголь были ноги у него.
     Он черен был, как ночь, как пустота.
     Он черен был от гривы до хвоста.
     Но черной по-другому уж была
     спина его, не знавшая седла.
     Недвижно он стоял. Казалось, спит.
     Пугала чернота его копыт.

     Он черен был, не чувствовал теней.
     Так черен, что не делался темней.
     Так черен, как полуночная мгла.
     Так черен, как внутри себя игла.
     Так черен, как деревья впереди,
     как место между ребрами в груди.
     Как ямка под землею, где зерно.
     Я думаю: внутри у нас черно.

     Но все-таки чернел он на глазах!
     Была всего лишь полночь на часах.
     Он к нам не приближался ни на шаг.
     В паху его царил бездонный мрак.
     Спина его была уж не видна.
     Не оставалось светлого пятна.
     Глаза его белели, как щелчок.
     Еще страшнее был его зрачок.

     Как будто был он чей-то негатив.
     Зачем же он, свой бег остановив,
     меж нами оставался до утра?
     Зачем не отходил он от костра?
     Зачем он черным воздухом дышал?
     Зачем во тьме он сучьями шуршал?
     Зачем струил он черный свет из глаз?

     Он всадника искал себе средь нас.