Излюбленный мной "Дворец Картин" - "Picture Palace" (так называются в
Лондоне кинематографы) находится в самой мрачной части Ист-Энда. ЗРительный
зал его помещался под мостом городской железной дороги.
Непривычные зрители цепенеют от ужаса, когда над их головами с
удвоенным грохотом пролетают поезда. Помещение напоминает сумрачные и
колоссальные конюшни. Грязь там невероятная! В подражание Данте над дверями
"Дворца" можно было бы начертать следующую надпись: "Оставь брезгливость
всяк сюда идущий" {1}. Но вместо этой надписи над входом жирнейшей краской
намалевано следующее: "Входная плата - 1 пенни".
Воскресный день. Сумерки наступают рано. В четыре часа или даже раньше
день начинает умирать. Фабричные девушки группами и парами выходят "на
гулянье" - на тротуары сырой и грязной улицы Ист-Энда. Раздается отрывистый
говор и истеричный смех. Зажгли газ.
У входа в кинематограф, где красуется надпись "1 d." (1 пенни), -
невероятная давка. В толпе преобладают дети, главным образом, мальчики. У
всех у них отложные белые воротнички, - правда, подчас весьма черные, - а на
головах серые кепки. Руки засунуты в карманы штанов. Губы сложены для
свиста. В ожидании очереди они весело насвистывают популярные в Ист-Энде
мелодии и вообще ведут себя вполне непринужденно и независимо.
Есть среди них и совсем малыши. Эти ждут открытия дверей, засунув
указательный палец в рот и задумчиво глядя куда-то в сторону. Нетерпение
обнаруживают только грудные младенцы, которых матери принесли сюда за полной
невозможностью оставить их дома. Младенцы жалобно пищат, и иные кричат до
хрипоты.
Заветная дверь открылась. Три четверти огромного зала заполнила
детвора. Задребезжал рояль; на верхушке экрана замелькали ступни чьих-то
ног; потом ноги исчезли, и, наконец, вся дрожащая и волнующаяся, как
студень, картина заняла свое настоящее место - во всю длину и ширину Экрана.
Действие картины происходит в джунглях... О, дети знают и любят джунгли
и ждут от этой картины много интересного.
Среди невысоких зарослей стоит избушка. В ней живут старик и старуха с
молодой дочерью, а также их работник. Работник и дочь влюблены друг в друга.
Но приезжает какой-то богатый всадник в пробковом шлеме и просит руки
молодой девушки. Узнав от девушки о ее любви к другому, благородный всадник
ставит ногу в стремя, заносит над седлом другую ногу - и через мгновение
скрывается в далеких зарослях.
Вослед исчезнувшему всаднику раздается гром бурных аплодисментов со
скамей детворы. Мне кажется, это - единственный кинематограф в Лондоне, где
в обычай введены аплодисменты.
Молодые люди, что на экране, поженились. Живут своим домком, правда, не
совсем тихо и уютно: среди тигров, львов, диких кабанов и прочих милых
соседей.
Как в мелкой речке в ясный день мелькает рыбешка, так в глубине
зарослей то и дело шныряют тени свирепых животных. Дети встречают и
провожают их дружным ликованием.
Итак, "молодые" живут припеваючи. Но вот к ним приезжает тот же самый
всадник в пробковом шлеме и по праву старого друга целует молодую женщину.
Ревнивый муж ее хватает ружье и убегает в джунгли. На детских скамьях
кинематографа - неописуемое волнение... Ведь подумать только, из-за чего
хорошие люди могут иногда поссориться!
В результате молодая жена уезжает к родителям. В хижину забираются львы
и устраивают там свое логовище. А господин в пробковом шлеме отправляется на
поиски оскорбленного мужа.
Вот они встречаются и мирятся.
Подготовленный предыдущими аплодисментами, я жду в этот миг самых
бурных кликов восторга. И, действительно, в зале стоит буря, которую может
заглушить только грохот проходящего наверху поезда.
Одно только не вполне ясно для меня. К кому или к чему относятся
аплодисменты этих восторженных зрителей? К директору, поставившему хорошие
картины? Или к актерам, исполняющим свои роли для кинематографической ленты?
О нет! Эти аплодисменты непосредственно приветствуют высокие человеческие
добродетели и достоинства: великодушие, благородство, бескорыстие,
самопожертвование, смелость...
Но гаснет последняя картина бесконечной воскресной программы. На экране
ярко вспыхивает марка кинематографической фирмы - петух. Веселая аудитория
отвечает дружным "кукареку!".
Зажигают огни. Представление окончено и будет еще повторено раз пять
или шесть в течение одного дня. Взрослые зрители уходят, но на детских
скамьях подымается бунт. Мальчишки не желают уходить. Служители гонят их со
скамей, но они, обежав весь зал, с гулом и свистом возвращаются к своим
насиженным местам.
Английские уличные дети - свободный и независимый народ. На улицах им
не воспрещено петь, свистать, гикать, надевать причудливо-раскрашенные маски
и даже драться. В компании своих товарищей каждый из них совершенно
неукротим и бесстрашен. В одиночку же несколько другое дело. Вероятно,
родительские побои приучили детей Ист-Энда внезапно вздрагивать и судорожно
заслоняться рукой в ответ на неожиданный вопрос, обращенный к ним случайным
прохожим.
Но под железнодорожным мостом они были представлены в огромном
количестве. Поэтому они решили не сдаваться.
Раздались голоса:
- Билль, не уходи!
- Сюда, Том!
- Назад, Джимми!
Служители, очевидно, никогда не служившие в войсках и не участвовавшие
в усмирении индийских восстаний, совершенно растерялись. В зале появился
блестящий цилиндр директора. Узнав, в чем дело, он обратился к бунтовщикам с
успокоительной речью.
- Господа, вы же видели все обещанные картины. Зачем же вам видеть их
еще раз?..
- А впрочем, оставайтесь! - добавил он, махнув рукой.
Дети победили.
И опять на экране замелькали заросли, львы, тигры, Замки, дворцы,
мраморные лестницы и колоннады - и многое другое, столь далекое от мрачной и
тусклой жизни в беднейших кварталах Ист-Энда.
В полумраке несколько мальчиков встали и уныло поплелись к выходу,
- Билль!
- Джо!
Это взрослые явились сюда за детьми. На улице было тихо. Туман и
сырость рано разогнали воскресную толпу.
|