И отрок играет безумцу царю, 
И ночь беспощадную рушит, 
И громко победную кличет зарю, 
И призраки ужаса душат. 
И царь благосклонно ему говорит: 
"Огонь в тебе юноша, дивный горит, 
И я за такое лекарство 
Отдам тебе дочку и царство". 
А царская дочка глядит на певца, 
Ей песен не нужно, не нужно венца, 
В душе ее скорби и обида, 
Но хочет Мелхола - Давида. 
Бледнее, чем мертвая; рот ее сжат; 
В зеленых глазах исступленье; 
Сияют одежды, и стройно звенят 
Запястья при каждом движеньи. 
Как тайна, как сон, как праматерь Лилит... 
Не волей своею она говорит: 
"Наверно, с отравой мне дали питье, 
И мой помрачается дух, 
Бесстыдство мое! Униженье мое! 
Бродяга! Разбойник! Пастух! 
Зачем же никто из придворных вельмож, 
Увы, на него непохож? 
А солнца лучи... а звезды в ночи... 
А эта холодная дрожь..."