Он, сам себя сравнивший с конским глазом, 
Косится, смотрит, видит, узнает, 
И вот уже расплавленным алмазом 
Сияют лужи, изнывает лед.

В лиловой мгле покоятся задворки, 
Платформы, бревна, листья, облака. 
Свист паровоза, хруст арбузной корки, 
В душистой лайке робкая рука.

Звенит, гремит, скрежещет, бьет прибоем 
И вдруг притихнет, - это значит, он 
Пугливо пробирается по хвоям, 
Чтоб не спугнуть пространства чуткий сон.

И это значит, он считает зерна
В пустых колосьях, это значит, он
К плите дарьяльской, проклятой и черной,
Опять пришел с каких-то похорон.

И снова жжет московская истома, 
Звенит вдали смертельный бубенец - 
Кто заблудился в двух шагах от дома, 
Где снег по пояс и всему конец?..

За то, что дым сравнил с Лаокооном,
Кладбищенский воспел чертополох,
За то, что мир наполнил новым звоном
В пространстве новом отраженных строф, -

Он награжден каким-то вечным детством, 
Той щедростью и зоркостью светил, 
И вся земля была его наследством,
А он ее со всеми разделил.