Я к вам пишу случайно; право,
     Не знаю как и для чего.
     Я потерял уж это право.
     И что скажу вам? -- ничего!
     Что помню вас? -- но, боже правый,
     Вы это знаете давно;
     И вам, конечно, все равно.
     И знать вам также нету нужды,
     Где я? что я? в какой глуши?
     Душою мы друг другу чужды,
     Да вряд ли есть родство души.
     Страницы прошлого читая,
     Их по порядку разбирая
     Теперь остынувшим умом,
     Разуверяюсь я во всем.
     Смешно же сердцем лицемерить
     Перед собою столько лет;
     Добро б еще морочить свет!
     Да и притом, что пользы верить
     Тому, чего уж больше нет?..
     Безумно ждать любви заочной?
     В наш век все чувства лишь на срок;
     Но я вас помню -- да и точно,
     Я вас никак забыть не мог!
     Во-первых, потому, что много
     И долго, долго вас любил,

     Потом страданьем и тревогой
     За дни блаженства заплатил;
     Потом в раскаянье бесплодном
     Влачил я цепь тяжелых лет
     И размышлением холодным
     Убил последний жизни цвет.
     С людьми сближаясь осторожно,
     Забыл я шум младых проказ,
     Любовь, поэзию, -- но вас
     Забыть мне было невозможно.
     И к мысли этой я привык,
     Мой крест несу я без роптанья:
     То иль другое наказанье?
     Не все ль одно. Я жизнь постиг;
     Судьбе как турок иль татарин
     За все я ровно благодарен;
     У бога счастья не прошу
     И молча зло переношу.
     Быть может, небеса Востока
     Меня с ученьем их пророка
     Невольно сблизили. Притом
     И жизнь всечасно кочевая,
     Труды, заботы ночь и днем,
     Все, размышлению мешая,
     Приводит в первобытный вид
     Больную душу: сердце спит,
     Простора нет воображенью...
     И нет работы голове...
     Зато лежишь в густой траве
     И дремлешь под широкой тенью
     Чинар иль виноградных лоз,
     Кругом белеются палатки;
     Казачьи тощие лошадки
     Стоят рядком, повеся нос;
     У медных пушек спит прислуга.
     Едва дымятся фитили;
     Попарно цепь стоит вдали;
     Штыки горят под солнцем юга.
     Вот разговор о старине
     В палатке ближней слышен мне;
     Как при Ермолове ходили
     В Чечню, в Аварию, к горам;
     Как там дрались, как мы их били,
     Как доставалося и нам;
     И вижу я неподалеку
     У речки, следуя пророку,
     Мирной татарин свой намаз
     Творит, не подымая глаз;
     А вот кружком сидят другие.
     Люблю я цвет их желтых лиц,
     Подобный цвету ноговиц,
     Их шапки, рукава худые,
     Их темный и лукавый взор
     И их гортанный разговор.
     Чу -- дальний выстрел! Прожужжала
     Шальная пуля... славный звук...
     Вот крик -- и снова все вокруг
     Затихло... Но жара уж спала,
     Ведут коней на водопой,
     Зашевелилася пехота;
     Вот проскакал один, другой!
     Шум, говор. Где вторая рота?
     Что, вьючить? -- что же капитан?
     Повозки выдвигайте живо!
     "Савельич!" -- "Ой ли!" -- "Дай огниво!"
     Подъем ударил барабан --
     Гудит музыка полковая;
     Между колоннами въезжая,
     Звенят орудья. Генерал
     Вперед со свитой поскакал...
     Рассыпались в широком поле,
     Как пчелы, с гиком казаки;
     Уж показалися значки
     Там на опушке -- два, и боле.
     А вот в чалме один мюрид
     В черкеске красной ездит важно,
     Конь светло-серый весь кипит,
     Он машет, кличет -- где отважный?
     Кто выдет с ним на смертный бой!..
     Сейчас, смотрите: в шапке черной
     Казак пустился гребенской;
     Винтовку выхватил проворно,
     Уж близко... выстрел... легкий дым...
     Эй, вы, станичники, за ним...
     Что? ранен!.. -- Ничего, безделка...
     И завязалась перестрелка...
     Но в этих сшибках удалых
     Забавы много, толку мало;
     Прохладным вечером, бывало,
     Мы любовалися на них,
     Без кровожадного волненья,
     Как на трагический балет;
     Зато видал я представленья,
     Каких у вас на сцене нет...
     Раз -- это было под Гихами --
     Мы проходили темный лес;
     Огнем дыша, пылал над нами
     Лазурно-яркий свод небес.
     Нам был обещан бой жестокий.
     Из гор Ичкерии далекой
     Уже в Чечню на братний зов
     Толпы стекались удальцов.
     Над допотопными лесами
     Мелькали маяки кругом;
     И дым их то вился столпом,
     То расстилался облаками;
     И ожпвилися леса;
     Скликались дико голоса
     Под их зелеными шатрами.
     Едва лишь выбрался обоз
     В поляну, дело началось;
     Чу! в арьергард орудья просят;
     Вот ружья из кустов <вы>носят,
     Вот тащат за ноги людей
     И кличут громко лекарей;
     А вот и слева, из опушки,
     Вдруг с гиком кинулись на пушки;
     И градом пуль с вершин дерев
     Отряд осыпан. Впереди же
     Все тихо -- там между кустов

     Бежал поток. Подходим ближе.

     Пустили, несколько гранат;
     Еще подвинулись; молчат;
     Но вот над бревнами завала
     Ружье как будто заблистало;
     Потом мелькнуло шапки две;
     И вновь все спряталось в траве.
     То было грозное молчанье,
     Недолго длилося оно,
     Но <в> этом странном ожиданье
     Забилось сердце не одно.
     Вдруг залп... глядим: лежат рядами,
     Что нужды? здешние полки
     Народ испытанный... "В штыки,
     Дружнее!" -- раздалось за нами.
     Кровь загорелася в груди!
     Все офицеры впереди...

     Верхом помчался на завалы
     Кто не успел спрыгнуть с коня...
     "Ура!" -- и смолкло. "Вон кинжалы,
     В приклады!" -- и пошла резня,
     И два часа в струях потока
     Бой длился. Резались жестоко,
     Как звери, молча, с грудью грудь,
     Ручей телами запрудили.
     Хотел воды я зачерпнуть...
     (И зной и битва утомили
     Меня), но мутная волна
     Была тепла, была красна.
     На берегу, под тенью дуба,
     Пройдя завалов первый ряд,
     Стоял кружок. Один солдат
     Был на коленах; мрачно, грубо
     Казалось выраженье лиц,
     Но слезы капали с ресниц,
     Покрытых пылью... на шинели,
     Спиною к дереву, лежал

     Их капитан. Он умирал;
     В груди его едва чернели
     Две ранки; кровь его чуть-чуть
     Сочилась. Но высоко грудь
     И трудно подымалась, взоры
     Бродили страшно, он шептал...
     "Спасите, братцы. Тащат в горы.
     Постойте -- ранен генерал...
     Не слышат..." Долго он стонал,
     Но все слабей, и понемногу
     Затих и душу отдал богу;
     На ружья опершись, кругом
     Стояли усачи седые...
     И тихо плакали... потом
     Его остатки боевые
     Накрыли бережно плащом
     И понесли. Тоской томимый,
     Им вслед смотрел <я> недвижимый.
     Меж тем товарищей, друзей
     Со вздохом возле называли;
     Но не нашел в душе моей
     Я сожаленья, ни печали.
     Уже затихло все; тела
     Стащили в кучу; кровь текла
     Струею дымной по каменьям,
     Ее тяжелым испареньем
     Был полон воздух. Генерал
     Сидел в тени на барабане
     И донесенья принимал.
     Окрестный лес, как бы в тумане,
     Синел в дыму пороховом.
     А там вдали грядой нестройной.
     Но вечно гордой и спокойной,
     Тянулись горы -- и Казбек
     Сверкал главой остроконечной.
     И с грустью тайной и сердечной
     Я думал: "Жалкий человек.
     Чего он хочет!., небо ясно,
     Под небом места много всем,
     Но беспрестанно и напрасно
     Один враждует он -- зачем?"
     Галуб прервал мое мечтанье,
     Ударив по плечу; он был
     Кунак мой; я его спросил,
     Как месту этому названье?
     Он отвечал мне: "Валерик,
     А перевесть на ваш язык,
     Так будет речка смерти: верно,
     Дано старинными людьми". --
     "А сколько их дралось примерно
     Сегодня?" -- "Тысяч до семи". --
     "А много горцы потеряли?" --
     "Как знать?--зачем вы не считали!"
     "Да! будет, -- кто-то тут сказал, --
     Им в память этот день кровавый!"
     Чеченец посмотрел лукаво
     И головою покачал.
     Но я боюся вам наскучить,
     В забавах света вам смешны
     Тревоги дикие войны;
     Свой ум вы не привыкли мучить
     Тяжелой думой о конце;
     На вашем молодом лице
     Следов заботы и печали
     Не отыскать, и вы едва ли
     Вблизи когда-нибудь видали,
     Как умирают. Дай вам бог
     И не видать: иных тревог

     Довольно есть. В самозабвенье
     Не лучше ль кончить жизни путь?
     И беспробудным сном заснуть
     С мечтой о близком пробужденье?
     Теперь прощайте: если вас
     Мой безыскусственный рассказ
     Развеселит, займет хоть малость,
     Я буду счастлив. А не так?
     Простите мне его как шалость
     И тихо молвите: чудак!..