Фильм - Беспокойная Анна (Caótica Ana, 2007)

Присутствие в названии эпитета caotica, не нуждающегося в переводе на русский язык и непосредственно связанного с древними космологическими представлениями о том, что женщина выражает беспокойное созидательное начало в противовес мужскому – Космосу, т.е. порядку, весьма красноречиво! Это может послужить дополнительным аргументом для тех, кто утверждает, будто фильмы Хулио Медема во всех отношениях хаотичны. Однако лично меня всегда поражала¹ именно упорядоченность его произведений, чёткая и безусловная внутренняя логика художественной формы, завершённость драматургии, не оставляющей без внимания ни одну деталь, но и не допускающей ничего лишнего. И именно «Беспокойная Анна» является чуть ли не самым ярким примером того, как можно с изяществом и несомненным чувством меры² структурировать то, что структурировать представляется немыслимым. Как следствие, кажущееся отсутствие внятных, однозначных выводов или – в лучшем случае – отрывочность множества скрытых смыслов вырастает в мощную авторскую концепцию, заставляющую увидеть в новом свете всю историю человечества, не напрасно пугающую бедную Анну. Обращает на себя внимание, что повествование искусственно поделено на фрагменты, отсчитываемые, словно на сеансах Англо, в обратном порядке, до 0.

Вплоть до истоков современной цивилизации. До момента совершения так и не искуплённого грехопадения, которое представляется людьми (в зависимости от культурной традиции) трагедией Эдипа, мифом об изгнании из Эдема и т.д., а на сей раз – воспоминаниями об облачении мужчиной-воином в костюм хищной птицы с последующим жестоким убиением Великой Матери. Возможно, путь ведёт ещё дальше – в самую природу, и «естественная» картина птичьей охоты из пролога реализовывается ещё раз, на метафорическом уровне. Идентичным посрамлением «голубем мира» мистера Хока, т.е. «ястреба». За каждой дверью, оставляемой Анной закрытой, таятся нескончаемой вереницей образы смерти, неизбежно сопровождаемой адовыми муками. Смена вех или, если угодно, реализация гегелевско-марксовой диалектической «спирали» выражается в неизменно, из жизни в жизнь, повторяющемся беспросветном исходе. Однако преодоление своеобразного проклятия метемпсихоза кроется, по мысли автора, не в прорыве в нирвану, как в буддистском учении, но – в ясном осознании извечного закона мироздания с беспрекословным принятием своей судьбы. Такое признание особенно ценно услышать от Медема – уроженца Страны Басков, чьё гражданское мужество³ несомненно. И тем поразительнее, что опасная игра экранной Анны вовсе не является «абстрактной» – полностью вымышленной творцом, великодушно посвятившим произведение двум любимым Аннам: сестре, «которая ушла»⁴, и дочери, «которая пришла».

__________
1 – Как, кстати, и в работах некоторых соотечественников кинематографиста – от Карлоса Сауры до Виктора Эрисе, не исключая и великого сюрреалиста Луиса Бунюэля.
2 – Даже если вопрос о том, не перешёл ли Медем некую грань дурного вкуса шоковым кульминационным кадром, остаётся открытым.
3 – Касается ли это упоминания геноцида сахрави или постыдной иракской кампании, олицетворением которой выведен интеллигентно циничный американский политик в удивительном исполнении Геррита Грэма.
4 – Картины, нарисованные ею, не дожившей до двадцати двух лет, несут в фильме важную смысловую и эмоциональную нагрузку.