«Осенней порой
Разлука всегда печальна...
Омрачать этот миг
Стрекотаньем унылым не стоит,
Ожидающий в соснах сверчок.»
Нет-нет, а бывает, что ждёшь от классики только совсем очевидного и многажды о классике сией слышанного. Вот в данном случае что предварительно в уме рисовалось, так это сложная и лиричная, но в целом мелодрама о доле женщин, опечаленных в своей жизни в основном одним соблазнителем, и о воздаянии означенному соблазнителю. В результате же амурные похождения Гэндзи неожиданно предстали скорее симптомом, не только к Гэндзи относящимся, а ко всему тамошнему укладу общественному и частному. Раскрыта-то тема альковов — а сколько тем ещё по-восточному дисциплинированно дежурит за расписными ширмами, обретается под экзотическими кровлями и крадётся неслышней юного воздыхателя в ночи.
Орнаментальные речи. Узорчатые поступки. Декоративные чувства. И это не означает, что это всё не настоящее. Просто — декоративное. Изысканные декорации, это ведь тоже в некотором смысле настоящее, порой красивое, а порой... невероятно красивое. Только что есть этот декор, не блистательное ли украшение торжественно носимой парадной неволи? Узор характеров и поведения замысловат, но довольно статичен, регламентирован и предписан. Да и как иначе, если японская культура развивалась под таким сильным воздействием китайской, ну а там, с их конфуцианством, консерватизм и церемониальность всегда были в ходу.
Император, чьей высшей целью на Востоке вообще предполагалось осуществление ритуалов, может быть и не более свободен, чем его наложницы. Невольно вспоминаются размышления умных людей об обществах, где свободных людей-то и нет, и повелители часто являются большими рабами, чем их подданные. Персонажи здесь опутаны цветистой и витиеватой, но от этого не менее прочной и дурманящей сетью законов, предрассудков и традиций. Выверен каждый шажок придворной дамы, волочащей за собой пышный, но, видимо, не слишком-то лёгкий шлейф. Монотонные заклинания над больной женщиной будут произноситься всё чаще и чаще, а что ей самой от них намного хуже, неужто же должно кого-то волновать. А уж браки среди знати во скольких случаях заключались тогда с согласия вступающих в брак?
«В предутренний час,
В час разлуки всегда выпадает
Обильно роса».
Эротизм. Да, он здесь на высочайшем уровне. Что бы на этот счёт ни считали подростки, эротизм подразумевает отнюдь не гипертрофированные контуры женского тела и похабные, а главное высосанные из пальца ситуации, которых пруд пруди в нынешних анимешных гаремниках. Нет, это женские ногти, скользнувшие по кимоно, это меланхоличное расчёсывание нескончаемых чёрных прядей, это куртуазный обмен веерами, это «во сне твоё кото аккомпанировало моей флейте», наконец. Конечно, здесь это всё с самого начала охлаждается едва уловимым, но уже не отменяемым ветерком обречённости, поскольку долги, как ни крути, это долги.
Гэндзи ведь в том числе заложник своей собственной репутации. Ведь на определённый тип обольщения, как бы цинично это ни звучало, тоже может быть мода, как и на определённую марку кавалеров, а особенно на какую-нибудь одну эксклюзивную модель. Слухами земля полнится, и большинство дам заливается румянцем при упоминании имени сиятельного принца, ведь он уже — узнаваемый и востребованный бренд. От него ждут приставаний — если не будет продолжать в том же духе, это при дворе ещё за неучтивость сочтут. Многие дамы наверняка сами становились жертвами модности: неправдоподобно, чтобы все поголовно влюблялись в одного, а вот следовать тенденциям и пленяться славой поклонника более чем возможно. Но тем надрывнее истории тех, для кого Гэндзи стал всё же кем-то большим.
Пусть причудливыми виньетками завивается вокруг известного имени легенда о поиске идеальной возлюбленной. Но постепенно возникает подозрение, что дело-то даже не в этом. Видно же, кого Гэндзи правда любит и с кем он и остался бы, если бы обстоятельства сложились иначе... сами собой. Вот в том-то и загвоздка: само собой почему-то как правило не бывает. А Гэндзи, несмотря на своё эпатажное поведение, реальный вызов своему окружению не бросает, потому его эпатажность и терпят до поры до времени.
Трудно вообще представить, чтобы здешние придворные вьюноши и дамы, выросшие в неге, решились бы сами сменить свою жизнь в одночасье, сбежать, обходиться без слуг и дорогих одеяний. А какой самый любимый во все времена способ забытья, если действительность гнетёт, но на открытый конфликт с ней идти не хочешь? В этом главная провинность и беда Гэнзди: его метания становятся скорее болеутоляющим средством, чем настоятельным влечением к прелестницам. А негоже делать средством то, во что вовлечены людские чувства, ибо человек (прилежно вспоминаем университетские лекции по философии) это всегда цель.
Но как слишком ругать здешних героев, если некоторые из них понимают то, что в России и на Западе даже в девятнадцатом веке умудрялись не признавать. Аой печалится, что ей не дадут кормить собственного ребёнка — ведь детям знатных женщин полагаются кормилицы. Гэндзи знакомо чувство долга, он способен с искренней тревогой долго не отходить от ложа больной жены. Главное собрать все эти штрихи, детали, подсказки воедино, не дав им затеряться на фоне пикантной репутации этой такой восточной, а того и гляди универсальной вещи.
|
